Невероятные приключения Марека Пегуса

— Коллега — Пумекс Второй, чем и отличается от своего брата Пумекса Первого из одиннадцатого, который коллеге даже в подметки не годится.
— Хорошо! Подсказывать умеешь?
— Да, но…
— Я спрашиваю, ты умеешь подсказывать физиологическим шифром?
— Логическим… понятия не имею.
— В таком случае… — Пумекс II снова уставился на меня, как удав на кролика, — тебе придется получиться. Дежурные всегда подсказывают мне специальным физиологическим шифром. Итак, запомни сигналы. Тронуть лоб — значит «один», тронуть нос — «два», тронуть подбородок — «три», тронуть ухо — «четыре», надуть щеки. — «пять», скорчить рожу — «шесть», оскалить зубы — «семь», высунуть язык — «восемь», кашлянуть — «девять», зевнуть — «ноль», почесаться одной рукой — «отнять», почесаться двумя руками — «сложить», показать кулак — «помножить», показать два кулака — «разделить»…
— Коллега шутит? Это все я должен делать?
— А кто? Дух святой? — насупился Пумекс II. — Давай, повторяй! Я сейчас проверю, все ли ты запомнил.
— Скорчить рожу — «шесть»… Скорчить рожу — «шесть»… — тупо повторял я.
— Только про рожу и запомнил, — разозлился Пумекс II. — Ну и олух! Внимание, подаю сигнал!
Он надул щеки, почесал обеими руками голову, потом оскалил зубы.
— Ну, что я изобразил?
— Обезьяну.
— Эх ты, идиот, это же арифметическое действие.
— Арифметическое действие, — поспешно повторил я.
Пумекс окинул меня грозным взглядом.
— Я сразу заметил, что у тебя слабый интеллект. Ну, ничего, — он достал из кармана листок бумаги, — вот список сигналов. Перепишешь и во время перемены вызубришь. Когда Пифагор меня вызовет, будешь сиг налить. Но помни, если ошибешься, от тебя останется мокрое место, понятно?
— По… понятно!
— Ну так помни!
Пумекс II еще раз окинул меня грозным взглядом и для вразумления слегка двинул локтем под ребра. Я отлетел к стене.
Когда я поднялся, Пумекса уже не было, в класс вбежали Зюзя и Люля.
— Ну, Марек, как у тебя дела, а то сейчас звонок. Ой, ты еще ничего не сделал?
— Это все из-за переростков… — Я с отчаянием глядел на нетронутую бумагу.
К счастью, в эту минуту в класс ворвались Чесек и Гжесек. В руках они держали свитки бумажных лент, накрученных на палки.
Посмотри, что у нас! — закричал Чесек. — Готовые гирлянды.
— Где вы их раздобыли?
— Одолжили у семиклассников. У них тоже позавчера были именины. Я же говорил тебе… Сейчас займемся. За работу, за работу, а то уже скоро звонок. Идите сюда, я объясню, что делать. — Чесек потащил нас к окну, где стояли горшки с пеларгониями. — Обернем горшки цветной бумагой и от каждого горшка протянем ленты высоко к двери. Такой балдахин получится — что надо. Правда, хорошо? Давайте действуйте, обертывайте горшки.
Все дружно взялись за дело, одного меня одолевали сомнения.
— Ты думаешь, пани Окулусовой это понравится? — спросил я Чесека.
— Еще бы! Таких гирлянд ни в одном классе еще не было. Чистая поэзия. Окулусова остолбенеет от восторга.
— А по-моему, это будет выглядеть довольно дико, — сказал я, — дико и чудно. Почему ленты должны тянуться от двери к пеларгониям?
— Дурень ты, дурень, — снисходительно улыбнулся Чесек. — Тут заложен глубокий смысл. Это значит, что, когда пани Окулусова заходит в класс, от ее сердца, как от солнца, расходятся лучи, а мы, как эти пеларгонии, расцветаем в ее лучах. Тут, брат, глубина и поэзия.
— Ты просто гений. — Зюзя с изумлением смотрела на Чесека.
— Замечательная мысль!
— Тоже скажете, — польщенно засмеялся Чесек и поставил последний горшок на подоконник. — Готово. А теперь протянем все ленты через класс и прикрепим их над дверью.
Чесек вручил мне палки с накрученными на них лентами.
— Ну, чего ты ждешь? Тащи их скорее! — крикнул он.
Растерявшись, я бегом бросился к двери. Ленты натянулись, раздался глухой стук, девочки громко взвизгнули. Я оглянулся. На полу лежали разбитые горшки.
— Что ты наделал! — крикнул в отчаянии Чесек.
— Так ты же сказал — гащи скорее!
— Надо было ленты по дороге развертывать! Ведь ленты привязаны к горшкам. Пропали пеларгонии. Осел ты, осел. Такую идею загубил!
— Что же теперь будет? — спросил я со страхом.
— Собери как-нибудь землю и черепки. Прикроем их газетой.
Сопя, я сгреб в кучу печальные останки пеларгоний и вытер лоб.
— А что с лентами делать?
— Прицепим их над дверями и протянем к окнам, — не задумываясь, ответил Чесек.
— Зачем?
— Глупый, это будет означать, что сердце пани Окулусовой озаряет своими лучами весь мир.
— Ну и ну! — удивился я. — Я бы за всю жизнь ничего подобного не придумал.
Схватив ленты, мы подбежали к двери.
— Подожди, мы тебя подсадим, — сказал Чесек. — Давайте молоток и гвозди. Только скорее, сейчас звонок.
Ребята подсадили меня, и я взялся за дело. Я так нервничал, что несколько раз стукнул себя молотком по пальцам, по это все пустяки но сравнению с тем, что произошло потом. Зазвенел звонок, и тут сразу — ну скажите, разве это не злой рок, — сразу же распахнулась дверь… Все, конечно, дали ходу. Ну, а я… можете себе представить, что было со мной. Я ссыпался сверху и так запутался в лентах, что никак не мог из них выпутаться.

приключения Марека Пегуса

В класс вошел Пифагор. Вошел и замер от удивления. Потом надел очки, наклонился ко мне и спросил:
— ЧТО ЭТО ТАКОЕ? ТЫ КТО?
— Я… я дежурный, — пробормотал я, срывая с себя ленты.
— Разве так должен выглядеть дежурный? — Пифагор вынул зеркальце и поднес к моему лицу.
Я был весь в земле, в волосах торчали обрывки цветной бумаги.
— И вообще, — оглянулся вокруг Пифагор, — что это за маскарад?
— Это… не маскарад, а именины пани Окулусовой, — стал объяснять я. — Мы хотели… потому что сердце пани Окулусовой испускает лучи, и мы… мы расцветаем в этих лучах, как гирлянды.
— Что за вздор ты несешь? — поднял брови Пифагор. — Марш на место!
Я бросился на свое место, а Пифагор, сделав перекличку, вызвал к доске Гжесека.
— Пиши, голубчик, — сказал он. — «В цистерну налили тысячу восемьдесят литров нефти»…
Гжесек начал искать мел, но мела не было.
— Почему ты не пишешь, голубчик? — насупился Пифагор.
— Потому что нет мела.
— Ну и порядки! — воскликнул Пифагор. — Дежурный, ко мне!
Я подбежал. Пифагор, надев очки, окинул меня строгим взглядом.
— Ну да… При таком дежурном этого следовало ожидать… Где мел, мальчик?
— Не знаю, — испуганно ответил я, — перед уроком был. Наверное… наверное, опять Папкевич съел.
— Что ты выдумываешь, голубчик! Разве люди едят мел?
— Папкевич ест.
— Папкевич, ко мне! — прогремел Пифагор. — Это правда, что ты съел мел?
— Съел, — сокрушенно признался Папкевич. Пифагор ошеломленно смотрел на него:
— Какой ужас! Зачем ты это сделал?
— Дежурный Пегус дал мне мел и сказал, чтобы я съел. Его очень забавляет, когда я ем мел.
— Это неправда, он врет… я…
— Объяснения будут потом, голубчик, — раздраженно прервал меня Пифагор и повернулся к Папкевичу. — Итак, ты утверждаешь, что Пегус дал тебе мел, а ты послушно съел?
— Не мог удержаться, . Когда мне дают мел, я всегда его ем. Не могу удержаться.
— Но это же вредно! — испугался Пифагор. — Папкевич, ступай к врачу.
— Хорошо.
Папкевич поклонился и вышел.
— Дежурный Пегус! — загремел Пифагор. — Где запасной мел?
— У меня в кармане.
Я начал судорожно выворачивать карманы. Из них выпала бритва Здеба и кисточка для бритья. Пифагор с любопытством вытянул шею.
— Что это у тебя там, голубчик?
Я протянул ему кисточку и бритву. Пифагор оглядел их со всех сторон.
— Что это, мальчик?
— Это… это кисточка и бритва, — пролепетал я. Пифагор нахмурился:
— Стало быть, ты бреешься?
— Я нет… я только…
— Откуда же у тебя эти инструменты, голубчик?
Я хотел сказать правду, но, перехватив грозный взгляд Здеба, опустил голову:
— Я… я учусь на парикмахера.
— Ах так, — ехидно улыбнулся Пифагор, — и, наверное, упражняешься на товарищах. Не можешь ли мне сказать, голубчик, кого ты сегодня брил?
Я горестно оглянулся:
— Я брил… брил коллегу Здеба.
— Здеб, ко мне! — загремел Пифагор.
С унылой перевязанной физиономией к кафедре подошел Здеб.
— Дежурный Пегус брил тебя сегодня? — спросил Пифагор.
— Брил, пан профессор.
— Как он мог брить? Ведь у тебя все лицо перевязано?
— Это как раз от бритья, пан профессор.
— Он покалечил тебя бритвой?
— Да, пан профессор.
— Это черт знает что такое. Так вы еще зарежете друг друга. Бритва в руках безумцев! — разбушевался Пифагор. — Неслыханно. Ну, это вам даром не пройдет. Все эти инструменты я передам вашей классной руководительнице… А сейчас марш по местам! К доске пойдет Пумекс.
С парты поднялся Пумекс II. Проходя мимо, он больно стиснул мне плечо.
— Решишь задачу номер девять, — сказал Пифагор и вручил Пумексу учебник.
Прочитав задачу, Пумекс беспомощно потоптался на месте и принялся яростно подмигивать. Я притворился, что ничего не замечаю, но Чесек подтолкнул меня локтем. Пришлось приступить к подсказке. Я тронул лоб, нос, подбородок, высунул язык, показал кулак, скорчил рожу и оскалил зубы.
Пифагор с изумлением уставился на меня, потом, как бы не веря глазам своим, надел очки и выбежал из-за кафедры.
— Дежурный Пегус! Что с тобой? Я стремительно вскочил.
— ДАВАЙ ДНЕВНИК.
Я молча полез в парту. Мешок с Тяпусем упал на пол, и я с ужасом смотрел, как Тяпусь вылезает из мешка.
— Мальчик, что все это значит? Что с тобой?
Я хотел все рассказать и объяснить, но тут вдруг почувствовал, что кто-то щекочет мне ноги. В испуге я завертелся па месте, но все равно не смог удержаться и громко рассмеялся.
— Боже мой, успокойся!.. Что с тобой? — повторял не на шутку испуганный Пифагор.
Но я не мог удержаться и хохотал все громче и отчаяннее: Тяпа под скамьей лизал мои голые икры, а я страшно боюсь щекотки. Напрасно я пинал его ногой. Проклятый пес и не думал оставлять меня в покое.
— Пегус, успокойся! Собирай книжки и ступай к врачу, — крикнул Пифагор.
Продолжая хохотать, я наклонился за книжками, но Тяпа опередил меня. Он схватил зубами свисающий ремень и стащил ранен па пол. Я полез под парту и на четвереньках пополз вдогонку за Тяпусем.
— Что случилось? Пегус, где ты? Куда ты исчез? — услышал я голос Пифагора.
— Здесь, пан профессор! — крикнул я, вынырнув из-под парты в другом конце класса.
Тем временем Тяпусь подбежал к кафедре. Пифагор сделал большие глаза.
— Что все это значит? Откуда здесь это четвероногое? Ловите его! — крикнул он и ринулся к кафедре. Все повскакали с мест и бросились ловить щенка.
— Это недопустимо, это неслыханно! — бушевал Пифагор. — Дневник, я все запишу тебе в дневник!
Он опустил ручку в чернильницу и извлек оттуда обрывок какого-то шнурка.
— Это что еще за шутки? Где чернила?
Чесек подал мне бутылку чернил, я бросился с ней к кафедре, и тут в довершение всего перепуганный Тяпусь кинулся мне в ноги. Я упал и разбил бутылку.
Когда я, весь измазанный чернилами, встал с пола, в класс входил директор, а за ним — пани Окулусова.
— Что у вас за шум? — спросил директор.
— Что тут происходит?
— В классе какой-то странный ученик! — ответил Пифагор. — Он сорвал мне урок… Это неслыханно… Пегус, расскажи, что здесь было.
Я подошел с самым несчастным видом. Все лицо у меня, наверное, было измазано чернилами, потому что со щек стекали черные слезы.
Директор посмотрел на меня с ужасом:
— Как ты выглядишь, мой мальчик?
Пани Окулусова в отчаянии заломила руки:
— МАРЕК,
ЧТО С ТОБОЙ?
Я хотел ей все объяснить, сказать, что я не виноват, что я очень ее люблю, но что жизнь не такая простая вещь. Хотел все рассказать, но от волнения не мог вымолвить ни слова.

* * *
Марек опустил голову:
— Вот и вся история. Разве все это не ужасно?
— Ужасно, Марек, — сказал я изумленно, — это даже невероятно!
— Я так и знал, что вы не поверите. — Он вздохнул, подтянул на плечах ранец и поплелся домой.