Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции

ВЕСЕННИЙ ПРАЗДНИК

Случилось так, что в тот миг, когда студент заснул, на выступе крыши против окошка чердака появился крошечный человечек, в желтых кожаных штанах, зеленой безрукавке и белом колпачке. Малыш стоял, глядя на спящего и думая: будь он на месте студента, который лежит на кровати, он считал бы себя счастливым.

Всего несколько часов тому назад Нильс Хольгерссон отдыхал у бухты Экольсундсвикен на болотной кочке, поросшей калужницей, а в Упсале он очутился по прихоти Батаки-ворона, который выманил мальчика на поиски приключений.

Сам Нильс ни о чем подобном и не помышлял. Он лежал на кочке и смотрел в небо, как вдруг увидел, что среди проносящихся над ним облаков летит Батаки. Мальчик хотел было спрятаться от ворона, но Батаки уже заметил его. Мгновение — и ворон, стоя среди цветов калужницы, заговорил с Нильсом, словно он и Малыш-Коротыш были лучшими друзьями.

Мальчик заметил, что при всей мрачности и важности Батаки в глазах его прыгали чертики. Не иначе, ворон прилетел лишь ради того, чтобы потешиться над ним. И Нильс решил не обращать внимания на его слова.

Батаки сказал, что все время думал о том, как бы отблагодарить Малыша-Коротыша. Ведь он не мог ему сказать, где находится львиная доля брата. Вот он и прилетел сюда, желая поведать Малышу-Коротышу другую важную тайну: как заколдованному домовым мальчику снова стать человеком.

Ясное дело, ворон думал, будто мальчик тотчас попадется на удочку, раз он бросил ему такую наживку. Но Нильс холодно ответил, что он снова станет человеком, если сумеет доставить белого гусака целым и невредимым сначала в Лапландию, а потом и на юг, в Сконе.

— Не легко провести гусака в целости и сохранности через всю страну, — прокаркал Батаки. — Тебе следовало бы иметь про запас другое средство, если это не поможет. Но раз ты не желаешь ничего слышать, что ж, я молчу.

Тут мальчик возразил, что он не против, если Батаки хочет поведать ему еще одну тайну.

— Так я и сделаю, но только в подходящее для этого время. Садись ко мне на спину и полетим. Может, во время полета нам подвернется такой благоприятный случай.

Мальчик снова заколебался, так как не знал, что за птица этот Батаки.

— Ты боишься мне довериться? — спросил ворон.

Но мальчик терпеть не мог, когда говорили, будто он чего-то боится. Миг — и он уже сидел на спине ворона. Батаки полетел с ним в Упсалу. Там он посадил мальчика на крышу какого-то дома, велел сначала осмотреться, а потом спросил, кто, по его мнению, живет в этом городе и кто им управляет.

Мальчик огляделся по сторонам. Это был довольно большой город, раскинувшийся посреди широкой возделанной равнины. Здесь было множество великолепных и нарядных домов, а на одной из возвышенностей стоял сложенный из камня замок с мощными стенами и двумя могучими башнями.

— Может, здесь живут король и его слуги? — спросил он.

— Молодец, верно отгадал, — ответил ворон. — В давние времена здесь короновались шведские короли, но потом город утратил свое великолепие.

Мальчик еще раз посмотрел вокруг и обратил внимание на большой собор с прекрасными порталами и изукрашенными стенами. Вечерняя заря играла на трех его высоких башенных шпилях.

— Может, здесь живут епископ и его причт? — спросил он.

— Молодец, верно отгадал! — ответил ворон. — Здесь некогда жили архиепископы, столь же могущественные, как и сами короли. Тут и ныне живет архиепископ, но управляет городом вовсе не он.

— Тогда я не знаю, что и думать, — сказал мальчик.

— Этим городом управляет наука, — ответил ворон. — И большие здания, которые ты видишь вокруг, воздвигнуты для нее и ее служителей.

Мальчик не мог этому поверить.

— Летим со мной, сам увидишь! — позвал Нильса ворон.

Они полетели и стали кружить между большими домами. Многие окна были отворены. Мальчик заглядывал то в одно, то в другое и убеждался, что ворон говорил правду.

Батаки показал ему огромную библиотеку — вместительный старинный дом, весь — от подвалов до конька крыши — заполненный книгами. Затем ворон перенес Нильса к величественному зданию университета и показал великолепные залы, где читали лекции. Они пролетели мимо старинного здания, именуемого , в окнах которого виднелись чучела разных животных, и над большими оранжереями со множеством заморских растений, и над обсерваторией, откуда длинная подзорная труба была направлена прямо в небо.

Мимо проплывали многочисленные окна, в которых они видели почтенных стариков с очками на носу. Старики сидели и писали либо читали в комнатах, стены которых были сплошь заставлены книгами. Ворон с Нильсом пролетали и мимо чердачных каморок, где студенты корпели над толстыми старыми книгами.

Наконец ворон опустился на какую-то крышу.

— Ну как, правду я говорю: этим городом управляет ученая премудрость? — спросил он.

И мальчик признал, что он прав.

— Не будь я ворон, — продолжал Батаки, — а всего лишь человек, как ты, я бы поселился здесь и изо дня в день сидел бы в комнате, битком набитой книгами, и изучал бы все подряд. А у тебя нет охоты учиться?

— Нет, уж лучше летать по свету с дикими гусями, — ответил мальчик.

— А не хотел бы ты стать тем, кто исцеляет разные болезни? — спросил ворон.

— Может, и хотел бы!

— А не хотел бы ты стать тем, кто знает обо всем, что творится в мире, говорит на разных языках и может сказать, по каким дорогам странствуют в небе солнце, месяц и звезды? — спросил ворон.

— Вот это было бы занятно!

— А не хотел бы ты научиться различать добро и зло, справедливость и несправедливость?

— Это пригодилось бы, — сказал мальчик. — Но это я и сам иной раз без всякой науки делал.

— А не хотел бы ты выучиться на пастора и читать проповеди в вашей приходской церкви?

— Отец с матерью куда как обрадовались бы, коли б я так далеко пошел, — ответил мальчик.

Ворон, задавая Нильсу вопросы, дал ему понять, что те, кому довелось жить в городе Упсала и учиться в тамошнем университете, — счастливчики. Но и это еще не пробудило у Малыша-Коротыша охоту стать одним из них.

Так уж нечаянно случилось, что большой весенний праздник, который каждый год празднуют в Упсале, состоялся в тот самый вечер.

И тут Нильсу Хольгерссону довелось увидеть шествие студентов к Ботаническому саду, где и должен был начаться праздник. Все в белых шапочках, они шли широкими длинными рядами, и улица напоминала темный водный поток, усеянный белыми кувшинками. Студенты несли белые шелковые, шитые золотом флаги и пели в честь весны. Вдохновенные песни как бы сами собой парили над их головами, так что Нильсу Хольгерссону показалось даже, что это не студенты, а сама весна, притаившись где-то, поет свои солнечные гимны. Он и представить себе не мог, что обыкновенные люди могут так прекрасно петь. Их пение напоминало то шорох ветра в хвойных вершинах, то звон металла, то клики диких лебедей на взморье.

В Ботаническом саду, где лужайки успели покрыться светлой весенней зеленью и уже начали распускаться листья на деревьях, все остановились перед трибуной, и молодой статный человек, взойдя на нее, стал говорить.

Трибуна была воздвигнута на крыльце одной из больших оранжерей, и ворон посадил мальчика на крышу этой оранжереи. Там он тихонько и просидел весь праздник и слышал речи выступавших. Под конец место на трибуне занял какой-то старец. Он сказал, что самое лучшее в жизни — это молодые годы и возможность провести их в Упсале. Он говорил о ни с чем не сравнимом счастье научного труда в тиши библиотек и о тех многих светлых юношеских радостях, которыми нигде нельзя так насладиться, как здесь, в дружном студенческом кругу. Не раз возвращался он в своей речи к мысли о том, какое это счастье — жить среди веселых, благородно мыслящих товарищей. Именно благодаря им, говорил он, труд становится столь сладостным, надежды — столь светлыми, а горе так быстро забывается.

Мальчик, слушая его и глядя сверху на студентов, которые полукругом стояли перед трибуной, начал понимать, что и в самом деле прекраснее всего — быть среди них. Это — высокая честь, это — большое счастье! Всякий становится чуть лучше и выше, если он не живет одиночкой, а принадлежит к подобному товариществу!

Затем снова зазвучала песня, а после песни опять стали произносить речи. Мальчик прежде и представить себе не мог, как можно так складно соединять слова, что они обретают над людьми власть, волнуют, приободряют и радуют.

Нильс Хольгерссон смотрел все больше на студентов, однако в саду были не только они. И Нильс это заметил. Сюда пришли и юные девушки в светлых одеждах, в красивых весенних шляпках и много другого народу. Но казалось, все, так же как и мальчик, явились туда только ради того, чтобы взглянуть на студентов.

Порой речи и песни прерывались, и тогда молодежь растекалась по всему саду. Однако вскоре начинал говорить новый оратор, и тотчас же вокруг него собиралась толпа слушателей. Так продолжалось до тех пор, пока не наступил вечер.

Когда праздник кончился, мальчик глубоко вздохнул и протер глаза, словно пробуждаясь ото сна. Эти люди, полные радости жизни, уверенные в светлом будущем, словно заражали всех своим счастьем и весельем. Вместе с ними и мальчик как будто очутился в далекой стране радости, где никогда прежде ему бывать не доводилось. Но когда отзвучала последняя песня, он почувствовал, как печальна его собственная жизнь, и ему стало так горько, что не захотелось даже возвращаться к своим бедным спутникам.

Ворон, сидевший рядом с Нильсом, закаркал ему в ухо:

— А теперь, Малыш-Коротыш, я научу тебя, как снова стать человеком! Когда встретишь кого-нибудь, кто скажет, что охотно очутился бы на твоем месте и летал бы по свету с дикими гусями, ты не зевай, а ответь ему… — И тут Батаки тихонько сказал прямо в ухо мальчику несколько слов, таких могущественных и опасных, что произнести их вслух было никак нельзя; их можно было только прошептать, если не желаешь всерьез испытать их силу.

— Ну, вот и все, после этих слов ты снова станешь человеком, — сказал под конец Батаки.

— Нет, вряд ли такое случится, — возразил мальчик, — потому что я, верно, никогда не встречу кого-нибудь, кто пожелал бы очутиться на моем месте.

— Всякое может случиться, — загадочно произнес ворон.

Он полетел с мальчиком в город и посадил его на выступ какой-то крыши перед окошком мансарды. В каморке горела лампа, окно было приотворено, и мальчик довольно долго стоял там, думая о том, как, должно быть, счастлив тот студент, который спит в этой каморке.