Рассказы российских писателей о красоте зимы

Зима вьюжная.

Соколов-Микитов И.

I
Пролетело жаркое лето, прошла золотая осень, выпал снег — пришла зима. Подули холодные ветры. Голые стояли в лесу деревья — ждали зимней одежды. Ели и сосны стали ещё зеленее. Много раз большими хлопьями начинал падать снег, и, просыпаясь, люди не узнавали поля, такой необыкновенный свет светил в окно. По первой пороше охотники пошли на охоту. И целыми днями слышался по лесу заливистый лай собак.

II
Протянулся через дорогу и скрылся в ельнике заячий разгонистый след. Лисий, строчёный, лапка за лапкой, вьётся вдоль дороги. Белка перебежала дорогу и, вздёрнув пушистым хвостом, махнула на ёлку. На вершинах ёлок грозди тёмно-лиловых шишек. Прыгают по шишкам бойкие птички — клесты. А внизу, на рябине, рассыпались грудастые краснозобые снегири.

III
Лучше всех в лесу лежебоке-медведю. С осени приготовил запасливый Мишка берлогу. Наломал мягких еловых веточек-лапок, надрал пахучей смолистой коры. Тепло и уютно в медвежьей лесной квартире. Лежит Мишка, с боку на бок переворачивается. Не слышно ему, как подошёл к берлоге осторожный охотник.

Зимняя ночь

Соколов-Микитов И.

Наступила ночь в лесу. По стволам и сучьям толстых деревьев постукивает мороз, хлопьями осыпается лёгкий серебряный иней. В тёмном высоком небе видимо-невидимо рассыпались яркие зимние звёзды. Тихо, беззвучно в зимнем лесу и на лесных снежных полянах.

Но и в морозные зимние ночи продолжается скрытая жизнь в лесу. Вот хрустнула и сломалась мёрзлая ветка — это пробежал под деревьями, мягко подпрыгивая, заяц-беляк. Вот что-то ухнуло и страшно вдруг захохотало: где-то закричал филин. Завыли и замолчали волки.

По алмазной скатерти снегов, оставляя узоры следов, пробегают лёгкие ласки, охотятся за мышами хорьки, бесшумно пролетают над снежными сугробами совы.

Как сказочный часовой, уселся на голом суку головастый серый совёнок. В ночной темноте он один слышит и видит, как идёт в зимнем лесу скрытая от людей жизнь.

Новый год

Вагнер Н.П.

С Новым годом! С Новым годом! И все веселы и рады его рождению.

Он родился ровно в полночь! Когда старый год — седой, дряхлый старикашка — укладывается спать в темный архив истории, тогда Новый год только, только что открывает свои младенческие глаза и на весь мир смотрит с улыбкой.

И все ему рады, веселы, счастливы и довольны. Все поздравляют друг друга, все говорят:
— С Новым годом! С Новым годом!

Он родится при громе музыки, при ярком свете ламп и канделябр. Пробки хлопают! Вино льется в бокалы, и всем весело, все чокаются бокалами и говорят:
— С Новым годом! С Новым годом!

А утром, когда румяное морозное солнце Нового года заблестит миллионами бриллиантовых искорок на тротуарах, домах, лошадях, вывесках, деревьях; когда розовый нарядный дым полетит из всех труб, а розовый пар из всех морд и ртов,— тогда весь город засуетится, забегает. Заскрипят, покатятся кареты во все стороны, полетят санки, завизжат полозья на лощеном снегу. Все поедут, побегут друг к другу поздравлять с рождением Нового года.

Вот большая широкая улица! По тротуарам взад и вперед снует народ. Медленно, важно проходят теплые шубы с бобровыми воротниками. Бегут шинелишки и заплатанные пальтишки. Мерной, скорой поступью — в ногу: раз, два, раз, два — бегут, маршируют бравые солдатики…

Котя

Вагнер Н.П.

Знаешь, как косой зайка скачет зимой по сугробам?

Ветерок в зимнее время злой-презлой. Он так тебя проберет насквозь, нащиплет и нос, и уши, и щеки, что просто хоть плачь. Дует ветер, метет и такие сугробы везде нанесет, что ни пройти, ни проехать. Натворит чудес и стихнет, успокоится, рад и доволен, спит-лежит. А солнышко так и засияет бриллиантиками по снегу. И вот, в это самое тихое, солнечное времечко, косой вскочит и начнет прыгать и бегать — обрадуется солнцу и тихой погоде. Скакнет на сугроб и провалится, выскочит, потрет мордочку, ушки, лапки отряхнет, поводит усами и опять зальется: побежит кубарем, колесом. Прыг, скок! прыг, скок! То-то раздолье!

Мороз. (Из рассказа «Сосны»)

Бунин И.А.

Утро. Выглядываю в кусочек окна, не зарисованный морозом, и не узнаю леса. Какое великолепие и спокойствие!
Над глубокими, свежими и пушистыми снегами, завалившими чащи елей, — синее, огромное и удивительно нежное небо… Солнце ещё за лесом, просека в голубой тени. В колеях санного следа, смелым и чётким полукругом прорезанного от дороги к дому, тень совершенно синяя. А на вершинах сосен, на их пышных зелёных венцах уже играет золотистый солнечный свет…Две галки звонко и радостно сказали что-то друг другу. Одна из них с разлёту опустилась на самую верхнюю веточку густо-зелёной, стройной ели, закачалась, едва не потеряв равновесия,— и густо посыпалась и стала медленно опускаться радужная снежная пыль. Галка засмеялась от удовольствия, но тотчас же смолкла… Солнце поднимается, и всё тише становится в просеке…

Снег идёт.

Воронкова Л.

Подули студёные ветры, и зима загудела в трубу: «Я иду-у-у… Я бреду-у-у…!»

Зачерствела грязь на дороге, стала жёсткой, как камень. Лужицы промёрзли до дна. Вся деревня стала тёмная, скучная — и дорога, и избы, и огород. Таня сидела дома, играла в куклы и на улицу не глядела. Но пришла бабушка с колодца и сказала:
— Вот и снежок пошёл!

Таня подбежала к окну:
Где снежок пошёл?

За окном густо падали и кружились снежинки, так густо, что сквозь них даже соседнего двора не было видно. Таня схватила платок и выбежала на крыльцо:
— Снег идёт!

Всё небо и весь воздух были полны снежинок. Снежинки летели, падали, кружились и снова падали. Они ложились на чёрствую грязь на дороге. И на все деревенские крыши. И на деревья. И на ступеньки крыльца. И на зелёный байковый Танин платок… Таня подставила ладонь — они и на ладонь упали. Когда снежинки летят, они как пух. А когда разглядишь поближе, то увидишь звёздочки, и все они разные. У одной лучики зубчатые, у другой — острые, как стрелки. Но разглядывать их долго не пришлось — снежинки растаяли на тёплой ладони.

После обеда Таня вышла гулять и не узнала свою деревню. Стала она вся белая — и крыши белые, и дорога белая, и огород белый, и лужок белый… А потом выглянуло солнышко, и снег заблестел. И Тане стало так весело, будто праздник наступил.

Она побежала к Алёнке и застучала в окно:
— Алёнка, выходи скорее —к нам зима пришла!

Зимний дуб (отрывки)

Нагибин Юрий Маркович

Едва они вступили в лес, как сразу очутились в мире спокойствия и особой тишины.

Кругом было бело, деревья все убраны снегом до самого малого сучка. Лишь в вышине чернели обдутые ветром верхушки берёз, и их тонкие веточки казались нарисованными тушью на синей глади неба.

Тропинка бежала вдоль ручья. Иногда деревья расступались, открывая солнечные весёлые полянки, перечёркнутые заячьим следом. Попадались и крупные следы какого-то большого зверя. Следы уходили в самую чащобу, в бурелом.

— Сохатый прошёл! — словно о добром знакомом сказал мальчик, увидев, что Анна Васильевна заинтересовалась следами.— Только вы не бойтесь,— добавил он, увидев, как учительница всматривалась в глубь леса,— лось — он смирный.

— А ты его видел? — спросила учительница.

— Самого?.. Живого?..— Савушкин вздохнул.— Нет, не видел,— с какой-то затаённой грустью сказал он.

Дорожка вновь сбежала к ручью. Местами ручей был застелен толстым снеговым одеялом, местами припорошён снегом, через который виднелся лёд, а порой среди снега и льда проглядывала тёмная живая вода.

— А почему он не замёрз? — спросила Анна Васильевна.

— В нём тёплые ключи бьют. Вон видите струйку?

Анна Васильевна, наклонившись над полыньёй, разглядывала тоненькую струйку, которая поднималась со дна и, не достигая поверхности ручья, лопалась мелкими пузырьками.

— Этих ключей страсть как много,— с увлечением сказал Савушкин, как будто все он их пересчитал.— Ручей под снегом живой…

Он разметал валенком снег, и показалась дегтярно-чёрная, но такая прозрачная вода.

Анна Васильевна сбросила в воду снег. Снег не растаял, а повис в воде студенистой массой. Это ей так понравилось, что она стала носком ботика сбрасывать в ручей снег, радуясь, как журчит, как живой, ручей и уносит комочки снега. За этим занятием она не заметила, как Савушкин ушёл вперёд и, усевшись на сук, нависший над ручьём, дожидается её.

— Смотри, какой лёд тонкий, даже течение видно!

— Нет, Анна Васильевна! Это не течение видно, а тень, это я сук раскачал, вот тень и ходит. А кажется, что это течение.

Анна Васильевна прикусила язык. Пожалуй, здесь, в лесу, ей лучше помалкивать. И они продолжали идти по чуть заметной тропинке. Тропинка обогнула куст боярышника, и лес сразу раздался в стороны: посреди поляны в белых, сверкающих одеждах стоял дуб, огромный и величественный, как собор. Казалось, деревья почтительно расступились, чтобы дать ему развернуться во всей силе. Его нижние ветви раскинулись над поляной. Снег набился в глубокие морщины коры, и толстый, в три обхвата ствол казался на солнце прошитым серебряными нитями. Листва, усохнув по осени, почти не облетела. Дуб до самой вершины был покрыт сухими коричневыми листьями, присыпанными снегом.

— Так вот он, зимний дуб! — вырвалось у Анны Васильевны.

Он весь блестел мириадами крошечных звёздочек, переливающихся, сверкающих в листьях, на стволе, и светился необыкновенным светом. Он казался ей в своём зимнем сне сказочным, живущим какой-то своей особенной, сказочной жизнью.

Нисколько не ведая, что творится в душе учительницы, Савушкин возился у подножия дуба, запросто обращаясь с ним, как со своим старым знакомцем.

— Анна Васильевна, поглядите!..

Он с усилием отвалил глыбу снега, облипшую снизу землёй с остатками прошлогодних трав. Там, в ямке, лежал шарик, обёрнутый паутинно-тонкими сопревшими листьями. Сквозь листья торчали острые иголки.

— Это ёж! — с удивлением воскликнула Анна Васильевна.

— Вон как укутался! — сказал Савушкин и заботливо прикрыл ежа старой листвой.

Затем он раскопал снег у другого корня. Открылся маленький гротик с бахромой сосулек на своде. В нём сидела коричневая лягушка, будто сделанная из картона; её натянутая по косточкам кожа казалась лакированной. Савушкин потрогал лягушку, та не шевельнулась.

— Притворяется,— засмеялся он,— будто мёртвая. А дай солнышку пригреть, и заскачет ой-ой как!

Савушкин продолжал водить Анну Васильевну по своему мирку. Подножие дуба приютило ещё многих постояльцев: жуков, ящериц, каких-то козявок. Одни хоронились под корнями, другие забились в трещины коры; отощавшие, словно пустые внутри, они в непробудном сне перемогали зиму. Сильное, переполненное жизнью дерево скопило вокруг себя столько живого тепла, что бедное зверьё и крошечные, невесомые насекомые не могли себе сыскать лучшего жилья на зиму.

…Отойдя недалеко, Анна Васильевна в последний раз оглянулась на дуб, бело-розовый в закатных лучах солнца, и увидела у подножия его небольшую тёмную фигурку: Савушкин не ушёл, он издали охранял свою учительницу. И всей теплотой сердца Анна Васильевна поняла, что самым удивительным в этом лесу был не зимний дуб, а маленький человек в разношенных валенках, чинёной небогатой одёжке, сын погибшего за Родину солдата и «душевой нянечки», чудесный и загадочный человек будущего.

Она помахала ему рукой и тихо двинулась по извилистой тропинке… Какие думы таились у неё и у мальчика, оставшегося около зимнего дуба, что чувствовал каждый из них?.. Да, многое можно открыть для себя на глухой тропинке…